[indent] говорят у вселенной всегда есть план, но ни богам ли знать что не так это. не у вселенной план, он плетется аккуратно тремя сестрами-паучихами в пещере о которой мало кто из смертных слышал. рождение, жизнь, смерть - три элемента судьбы каждого. персефона была на сицилии рождена, в пещере, подальше от любопытных взоров богов. с афиной и артемидой росла, а позже цветы собирая в саду под внимательным взором матери и подруг ( сестер, нянек, стражей ) нимф. к смерти ей не суждено приблизиться.
[indent] чего не знаешь - о том не сожалеешь. принципом таким руководствовалась деметра ограждая дочь от мира окружающего. восхищающаяся обещанием данным артемидой при всем олимпе, мечтающая держать кору подле себя вечно, придумывающая причины ( иногда валидные, но чаще нет ) защищать дочь от всего и всех. но что в нить вплетено, вопреки всеобщему мнению, выплести невозможно. причины контроля строгого известны мало кому, но лучше всего самой деметре. в одну из темнейших летних ночей лахесис сказала «коре суждено стать королевой одного из миров и тебе этого не изменить как бы ты ни старалась». но кто богине плодородия говорит что у нее что-то не получится? и она сделала целью своей жизни защиту дочери от всего. ведь деметра знала что это означает: зевс, отец ее дочери ( ловелас, неспособный пройти мимо женщины как бы та не сопротивлялась ), посейдон, царь морей ( уже имеющий ч е т ы р е х жен ), и... аид, владыка царства мертвых ( самый нелюбимый ее брат, причина, как часто бывает с деметрой, никому, кроме нее, не известна ). крайне маловероятны все три варианта, но предсказания мойр не изменить. поэтому только избранные  пускаются во владения деметры. но среди них оказался нелюбимый брат...
[indent] кора понятия не имела зачем плутос остановился в их доме на несколько ночей, но ее это совершенно не волновало. у них гостил брат любимый! когда плутос приходил в доме менялась атмосфера, из воздуха пропадало напряжение, а каждый вечер они выезжали на конные, прогулки. поэтому своей обязанностью она считала каждое утро приносить ему букет цветов свежих полевых что собирала сама, не позволяя нимфам помогать ( что, в ее понимании, способ выражения всепоглощающей любви и заботы, удостаиваются этого немногие, а точнее - абсолютно все кого она знала ). этим утром она тоже собрала ему букет и ураганом, не замечающим вокруг ничего, ворвалась в гостиную. она обняла его со спины с такой силой что чуть не столкнула со стула, крепко поцеловала в щеку и сунула в руки букет. и только тогда заметила что он в комнате не один ( воспользовавшись отсутствием и доверием матери брат привел в дом гостя )
[indent] - ты же знаешь что матушке не нравится когда в дом приводят чужих, - прошептала она ему удивленно смотря на гостя и тут же решила что сжалится над братом, - но я никому не скажу, - вынимая маленькую ромашку, протягивала сидящему напротив мужчине, чтоб он не подумал, что хозяева в доме не гостеприимные. когда цветок встретил своего нового хозяина, кора без лишних слов развернулась и побежала к своим подругам в небольшую рощу за очень большим садом.
[indent]  [indent] больше она этого гостя не видела... до сегодняшнего дня.
[indent] чего персефона не знала, о том не сожалела. как не ведала она о предсказании мойр, так же понятия не имела о сделке недавно заключенной между отцом и дядей. и благословением было ее неведение. она не знала олимпа, не знала жизни за пределами рассказов нимф, не знала настоящей свободы. как птичка в золотой клетке, рожденная в неволе, небо видит только через окно и благодарна до края своего мира за то что ее выпускают полетать в комнате. ее клеткой был дом с большущим садом, конюшней и долиной за ними. по сицилии ей гулять разрешено только под присмотром матери ( если она не находила отговорки ) или брата ( только ему деметра могла доверять, но это продлится недолго ). она не была довольна, но была счастлива в окружении цветов и самых дорогих.
[indent] вот и этим утром, так же как и любым другим, она помогала цветам цвести и собирала те что были готовы отдаться ей в руки. гелиос ( один из немногих знавший о существовании коры ) только начал свой пусть по небу и одарил ее лучезарной улыбкой. легкий ветерок играл с цветами заплетенными в волосы богини, а сад заливал смех речных нимф перемешивающийся со сладким запахом цветов.
[indent] в дикой роще, за их полями, кора увидела один из самых прекрасных цветков, который еще никогда не встречала. хрупкая белая юбочка лепестков окружает желтую сердцевину из лепестков еще нежнее. кажется что даже здесь она чувствует его аромат. но запрещено ей ходить туда без сопровождения... но ей очень хочется этот цветок, он будто зовет ее. она оглядывается посмотреть на нимф и, кажется, все они увлечены слишком своими делами чтоб пришла идея о том что кора хочет сбежать от их присмотра. чем и воспользовалась она. а что может случиться плохого? она только за цветком. туда и обратно.
[indent] незамеченная кора ускользнула от нимф и, чем ближе подходит к маленькому хрупкому цветку, тем сильнее становится его тяжелый и пьянящий аромат. скользит пальцами по лепесткам она, стряхивая капельки росы с бархатной поверхности. он готов покинуть место своего обитания. сорвала цветок богиня, мысленно подмечая потом его засушить, и решила что в руках его понесет, а не положит в корзину. своим уловом удовлетворенная она направилась к подругам-опекуншам, когда земля задрожала.
[indent] вдали видно приближающуюся карету, запряженную четверкой вороных лошадей. персефона кинулась к дому бросив корзину с цветами, но не успела она сделать и нескольких шагов, как карета оказалась с ней рядом, и ее схватили. кора кулаками бьет в грудь того кто крепко прижимает ее к себе. она только успевает увидеть как нимфы все разом кинулись в ее сторону, но они не успеют, никогда не успеют, потому что земля разверзлась и лошади сиганули в пропасть.
[indent] в ужасе, поглощаемая тьмой, она уже не отбивается, а цепляется руками за одежды похитителя. кора боится что это со скоростью света мчится к своему концу, потому что по рассказам нимф под землей только царство мертвых и они направляются туда ( другого варианта не существует ). бездна холодна и безжалостна, а когда земля смыкается, их окружает только топот копыт и пыхтение лошадей, крики ее подруг остались там, под лучами солнца. слезы проступают на глаза и она не видит ничего в непроглядной тьме. в голове только эхом отдается фраза сказанная куда-то во тьму его тихим уверенным голосом.
[indent] когда карета останавливается, она толкает бога осмелившегося ее украсть, и сама падает на твердую пыльную землю. одна из лошадей недовольно пыхтит и топает копытом в опасной близости к богине. кора с опаской пятится по земле меча взгляд между скакунами и богом. и тут она узнает его.
[indent] тот самый бог с которым плутос пил амброзию в гостиной дома деметры. которому она дала белый цветок.
[indent] - пожалуйста... - она и не знает о чем молить его, - пожалуйста верни меня под солнце, - из дрожащих рук выпадает одинокий помятый цветок, который она сжимала в кулаке с того самого момент как сорвала.

Сара вздыхает, недовольно морщась и опуская глаза. Примерно на такую реакцию бывшего друга она и рассчитывала, но где-то в глубине души надеялась, что Бобби сможет мыслить рационально и хотя бы даст ей шанс все объяснить. Что он откинет обиду в сторону, не давая лавине эмоцией захлестнуть их, и они спокойно поговорят, как взрослые люди. Но видимо обида была еще слишком сильна в младшем из братьев, и Сара могла только себя винить в сложившейся ситуации. Она эгоистично позвала Майкла с собой, потому что прекрасно понимала, что одна не справится с призраками своего прошлого, просто не вытянет свою душу из тьмы, если рядом не будет ее личного солнца, который все это время служил для нее якорем, когда душу выворачивало и штормило от воспоминаний.

Возможно, они должны были позвать к себе и Бобби, когда более менее освоились в Балтиморе, но если у Сары был законный опекун, какой-никакой, но все-таки отец, а Майклу уже исполнилось восемнадцать лет, то с несовершеннолетним Тёрнером могли бы возникнуть проблемы и лишние вопросы, а повышенное внимание соцслужб было им ни к чему. Их переезд в середине года и затравленный взгляд Сары, которая хоть и старалась не показывать виду, все еще вздрагивала от громких звуков, и так обеспечили им постоянные перешептывания за спинами, которые лишь усилились, когда окружающие стали догадываться, что пара проживает совместно. К ним не цеплялись исключительно потому, что проживали они в доме О'Нил-старшего, который проявил удивительное великодушие, разрешив остаться. К счастью, он жил своей жизнью, все еще разгребая свои проблемы с судебными приставами, а Сара медленно восстанавливала свою жизнь в надежных руках Майкла.

И честно говоря, ей даже страшно представлять, что с ней было бы, если бы она осталась наедине со своими призраками. Прошло практически три года, а она все еще оставалась лишь тенью прежней версии себя. Сентфор разрушил ее душу, сломил, и единственным светлым пятном в непроглядном мраке оставался Майкл, ее родной и любимый Майкл, которого она определенно не заслуживала со всеми своими проблемами. Иногда, О'Нил ловила себя на мысли, что испортила Тёрнеру жизнь - его ведь ждало безоблачное будущее, блестящая спортивная карьера, идеальная и безупречная семья - красавица-жена и мальчишки-близнецы, как две капли воды похожие на своего красавца-отца. Вместо этого ему пришлось заново завоевывать себе репутацию, да еще и заботится о Саре, которая первые полгода после переезда практически не помнит, проведя их в состоянии ступора. Он научил ее заново жить, показал, что не позволит демонам из ее прошлого разлучить их, что защитит и скроет от всех бед.

И пока Сара была окружена заботой старшего Тёрнера, младшему приходилось бороться со своими демонами самостоятельно. К счастью, произошедшее с Фавном на Бобби практически не повлияло, он рассказывал, что не помнит ничего, кроме Джона, предлагающего ему какую-то сладость, а потом темнота и пустота, но вот цирк уродцев и его владелец прочно отпечатались в памяти всей четверки. И Сара не сможет подобрать всех слов мира, чтобы сказать Бобби, как ей жаль, что она бросила их всех и позорно сбежала. Она не пыталась оправдаться, ведь никто не может знать, как поступил бы на ее месте, но ей не хватило сил и дальше бороться против многовекового проклятия Сентфора. Может быть, где-то в библиотеке и лежит ответ, но она больше не хочет иметь со сверхъестественным дело. Теперь самой большой проблемой для нее это выбрать, что приготовить на ужин или какие шторы повесить в гостиной их небольшого домика, куда они вскоре переедут.

Бобби, ты ведь знаешь, что дорог мне, - Сара видит, что младший Тернер на взводе, поэтому говорит спокойно и тягуче, чтобы сгладить острые углы разговора, - И Майкл очень переживает, что вы перестали общаться, хоть и не показывает этого, - мысленно усмехается и закатывает глаза, зная, каким упрямым может быть Майкл, - Дай нам шанс, пожалуйста, мы очень скучаем по тебе, - Сара говорит искренне, ей действительно не хватало в жизни такого друга, как Бобби, им ведь было так весело и хорошо вдвоем, они могли как говорить обо всем на свете, так и помолчать в уютной тишине гостиной Тёрнеров, занимаясь своими делами. И ей отчаянно хочется все вернуть, вот только разбитое не склеить, как ни старайся. Официант ставит перед ней чашку с кофе, но Сара едва ли обращает на это внимание, не отводя взгляда от лица друга. Очень хочется надеяться, что все же не бывшего.

Голова раскалывалась от малейшего движения, вынуждая Ванду морщится и кусать губы, чтобы попытаться сдержать болезненный стон. События последних нескольких дней казались расплывчатыми, словно она переживала сильнейшее похмелье, но отношения ведьмы с алкоголем всегда были натянутыми, максимум который она могла себе позволить это бутылку пива за просмотром сериала или бокал вина за ужином, но ничего крепче и уж тем более не в больших количествах. Никогда не позволяла себе напиваться до беспамятства, но не раз была свидетелем последствий бурных ночей у других, а также невольно улавливала отголоски их эмоций. Шевелиться не хотелось совершенно, но непонятные звуки, долетавшие до ее слуха, заставляли внутренне напрячься и приготовиться к обороне. Мало ли, кто и чем ее накачал и где она теперь находится.

Сознание, вместе с остальными органами чувств медленно возвращались к ведьме, вот только воспоминания отказывались проясняться, как бы она не старалась. На данный момент, ей требовалось узнать как можно больше об обстановке вокруг, не привлекая пока к себе лишнего внимания. Осторожно пошевелив руками и ногами, Ванда с радостью осознает, что ее конечности не связаны и полностью свободны. Либо ее похититель очень глуп, либо... данное открытие не сулило для девушки ничего хорошего. Прибегать же к способностям, когда ее голова так раскалывается, Леншерр не рискнула бы, но тем не менее, она чувствовала свою магию внутри. Вот только какое-то нехорошее чувство свербило в груди. Что-то было не так. Совершенно неправильно. Обычно, ведьма очень хорошо осознает, где или даже когда находится, но сейчас ее внутренний радар выдавал лишь помехи, которые бывают, если у телевизора сбита антенна. Картинка перед ней кажется смазанной, размытой, словно мозаичной.

С опаской, напрягшись всем телом, Ванда приоткрывает глаза, чтобы осмотреться, но тут же зажмуривается от яркого света, бьющего через не зашторенное окно. Судя по высоко стоящему солнцу, на часах около полудня, что было совсем нетипично для ведьмы, привыкшей спать от силы несколько часов и просыпающейся всегда раньше всех на базе. Медленно, стараясь не делать резких движений, она присела на постели, пару раз моргая, чтобы глаза привыкли к слишком ослепительному освещению. Комната, достаточно просторная, но определенно уступающая той комнате, которую близнецы занимали в башне Старка. Раза так в три уступающая, но тем не менее, достаточно уютная и вселяющая в душу ощущение дома, чего-то родного и давно забытого. Непроизвольно, Леншерр хмурится, но сосредоточиться не получается из-за нарастающего гула в ушах. Прикрывая снова глаза, ведьма откидывается на изголовье кровати, медленно потирая виски двумя пальцами, как всегда делал Пьетро, помогая ей восстановить контроль. Мысль о брате заставляет ведьму резко соскочить с кровати, поморщившись от очередной вспышки боли и хватаясь за стену для равновесия. И в тот момент, когда пелена перед глазами спадает и она решает провести небольшую разведку, дверь в комнату резко распахивается и ударяется о стену, а после мимо нее проносится серебряный вихрь, моментально бросающий волосы ей в лицо.

- Вставайвставайвставайвсюжизньпроспишьсколькоможномнескучно, - привычная торопливая речь близнеца как обычно сливается в единое, трудное к пониманию слово, но у ведьмы большой опыт общения со спидстером.

Сердце радостно сбивается с ритма. С ней все в порядке, ее никто не похищал, возможно, она просто перегрузила себя тренировками со Стрэнджем в последние дни, поэтому и оказалась такой истощенной этим утром. На губах против воли появляется улыбка, и Ванда уже готова со смехом окликнуть брата или же отправить ему под ноги небольшой сгусток энергии, чтобы поубавить спеси, как он сам останавливается, а глаза Ванды расширяются в немом ужасе. Перед ней не ее брат. Парня перед собой она совершенно не знает. Они примерно одного роста, тогда как ее Пьетро вымахал на целую головы выше своей сестры; его волосы отливают серебром, а не частично седые, как у Ртути, да и гораздо длиннее привычной стрижки брата; не говоря уже о том, что ее отражение предпочитал совершенно иной стиль в одежде. Этого человека Ванда совершенно не знает, поэтому автоматически принимает боевую стойку, приподнимая руки, но не выпуская алый туман. Пока.

- Эй, Вандс, ну ты чего? - парень откровенно опешил, чуть отступая от нее назад, поднимая руки в сдающемся жесте, стараясь выглядеть при этом максимально невинно, приподнимая брови и осторожно улыбаясь, - нуподумаешьясъелтвоилюбимыепирожныенотыжезнаешьуменябыстрыйметаболизммненадомногоесть, - быстро-быстро говорит спидстер, заставляя Ванду нахмуриться в непонимании. Он ведет себя, как будто они близко знакомы, как будто... он ее брат. Но этого не может быть. Ведьма встряхивает головой, совершенно теряясь и не понимая, что происходит. Пытается мысленно добраться до брата, до Стрэнджа, до профессора Икс, да даже до отца, но натыкается лишь на глухую стену.

Кто бы это не сделал, он за это заплатит.

А потом происходит что-то совершенно необъяснимое. В комнату, с широкой улыбкой и расслабленным выражением лица заходит Лорна, которая задорно смеется, услышав последние слова незнакомца. А Ванда делает единственное, на что хватает сил. Бросается к сестре и крепко ее обнимает, утыкаясь в ее плечо и расслабленно облегченно выдыхая. Слава богам, она не одна наедине с этим безумием.

- Лорна! - она отстраняется, обнимая лицо младшей ладонями, не в силах поверить в свою удачу, - Что здесь происходит? - в ее голосе проскальзывают властные металлические нотки их общего отца, но контролировать себя у Ванды больше не получается. Ей нужны ответы и немедленно. Если это какой-то глупый розыгрыш, она убьет всех участников, начиная с Пьетро, ведь наверняка это его идея. Кто еще мог додуматься до такого?

Надкушенное яблоко пролетело мимо удивленного личика нимфы, отскочило от декоративной колонны и упало куда-то вниз, на землю. Века спустя смертные сочинят красивую легенду о том, как богиня любви заботливо своими руками посадила эту старую яблоню на радость жителям этих мест. Ну, или что-то подобное. Смертные любят красивые истории, куда замешивают богов.
На деле же все было куда прозаичнее: пресловутое яблоко было принесено в числе прочих фруктов нимфой-прислужницей Афродите, предававшейся полуденному отдыху в своих божественных покоях. Она это яблоко изящно взяла и столь же изящно надкусила (ей казалось, богиня красоты не может что-то делать неграциозно). В следующее же мгновение миловидное личико Пеннорожденной сморщилось, как высушенный на солнце виноград, а кислое яблоко улетело в сторону.
Со вздохом богиня откинулась на подушки. Как и многие женщины, не знающие, чем себя занять, она заедала свою скуку. Причин для скуки у Киприды было предостаточно: то, что ей дарована вечная жизнь, конечно, хорошо, но и вся шутка здесь заключалась в том, что каждый ее день был похож на предыдущий.
Ограниченная своей довольно узкой божественной специализацией Афродита пробовала найти себе развлечение в любовных утехах, но старые ее возлюбленные то пропадали на войне, то были жутко заняты своими сугубо мужскими делами, которыми ей "не следовало забивать свою прелестную голову", то и вовсе уже померли от старости и в боях. Новые же знакомства не отличались оригинальностью и все чаще переходили в разряд одноразовых.
Пыталась богиня обратиться и к другой части своих полномочий, связанных с красотой. Раз десять уже переменила обстановку в своих покоях, а собственную внешность и того больше, испробовав на себе стандарты красоты всех земных народов. Особенно позабавило Афродиту то, какими считались красавицы в одном племени где-то в Центральной Африке: губами таких размеров можно было, пожалуй, обхватить спил целого баобаба. До сих пор она то и дело прикасалась к нижней губе, проверяя, не забыло ли все вернуться на свое место.
Наконец, оставив попытки поразвлечься по-божественному, Киприда решила взять пример с людских женщин и скоротать свободное время за разговорами со своими подругами. Афина отпала сразу: праматерь мудрости все еще злилась на Пеннорожденную за то, что та в очередном приступе скуки присела за прялку, попытавшись заняться рукодельем. В итоге, мало того, что исколоты были все пальцы, а нежные руки покрывали мозоли, так еще и Афина, заправская истеричка, наделала такого шума и закатила такой скандал, что себе дороже было продолжать заниматься этим неблагодарным делом. Также Афродита отбросила мысль заскочить на чарочку нектара к Гере: богиня любви все еще отходила от бесконечного потока жалоб Царицы Небес на своего не в меру гулящего мужа, который ей пришлось выслушать предыдущий визит. Пробовала Киприда наведаться к Нике, которая сейчас вместе с Аресом находилась в Спарте, но была вытолкана из палатки, дабы "не испортить атмосферу грядущей победы" в воинском лагере. Заглядывала богиня к Деметре; та вроде и приняла Афродиту радушно, и даже терпеливо пыталась научить ее искусству прополки, но, устав от постоянных вскриков Пеннорожденной при виде каждого жучка и червячка, прогнала со своих полей от греха подальше.
Несколько раз заглядывала Киприда в чертоги к Немезиде, но каждый раз не заставала хозяйку у себя. К слову, богиню возмездия давно уже никто не видел на Олимпе, а при расспросах все пожимали плечами и отвечали, что хотели бы и сами знать ответ. Греческие божества — народ вспыльчивый, гордый и нередко пренебрегающий правилами поведения. Поэтому неудивительно, что в отсутствие Немезиды, на священной горе то и дело стали возникать споры и конфликты, уладить которые была способна только она своей твердой рукой и безупречной интуицией.
Отчаявшись изведать, куда пропала подруга среди богов, Афродита подумала, а не попытать ли ей счастья у духов природы. Ведь как раз кстати в прислужницах у нее сейчас находилось несколько аур, нимф ветра, созданий легких как физически, так и морально, а, значит, не гнушавшихся сплетен. Подозвав к себе одну из них, ту самую, что принесла ей кислое яблоко, Пеннорожденная расспросила у робеющей ауры, не слышала ли та каких-либо вестей о Немезиде. С удивлением наблюдая, как мертвенная бледность сменяется пунцовым цветом, богиня красоты узнала, что нимфа слышала от одного знакомого сатира, помогавшего ей собирать фрукты, будто в Рамнунте, неподалеку от храма Немезиды, видели женщину с мечом, внешне отдаленно напоминавшую богиню возмездия, да только смертную и постаревшую.
Расцеловав прислужницу, Киприда приказала немедленно принести ей новый хитон...нет-нет, лучше тот, фиолетовый! и, переодевшись, перенеслась туда, где по ее подсчетам она могла если не встретить подругу, то хотя бы узнать что-нибудь о ней. Но при этом богиня не учла одной важной детали. А именно того, что в том месте, куда она переносилась, местные пастухи не первый день выгуливали свои стада.
— Да ну что такое... - Афродита осеклась, заметив, что на нее с интересом смотрят древнегреческая буренка и мальчишка-пастух. Улыбнувшись, она пожелала корове двойню, а мальчику красавицу-жену, и навсегда вычеркнула из его памяти момент появления из воздуха женщины, сопровождаемой ароматом роз.
Пастбище, к счастью, располагалось недалеко от поселения, куда уже пешком (дабы избежать лишних попаданий во что не следует) отправилась богиня любви, где она рассчитывала найти колодец, чтобы отмыть испорченный хитон. Но, подходя к площади, она увидела столпотворение людей, окруживших кого-то. Из самого центра были слышны мужские крики и спокойный, очень знакомый женский голос. Не сумев устоять перед любопытством, Афродита, расталкивая окружающих локтями, стала протискиваться вперед, проверить, не показалось ли.

Он так и не встречается с Персефоной лицом к лицу ни в этот день, ни на следующий. От одной только мысли снова увидеть ее слезы или, еще хуже, страх и отвращение в ее глазах, снова услышать ее голос, полный презрения и ненависти, внутри все обрывается. И он не может... Он просто не может себя заставить. Может это и трусость, но Аид не смеет больше к ней приближаться.

Вместо этого он уступает ей свои покои, это всего лишь комнаты, одни из многих в этом замке, там нет ничего такого ради чего стоило бы возвращаться. Вместо этого он отправляет к ней нимф, чтобы они служили и угождали ей, исполняя любое, — ну, в пределах разумного, — ее желание, и жадно слушает их ежевечерние доклады. Из их рассказов он узнает, что Персефона не позволяет никому к себе приблизиться, ничего не хочет, не ест и не пьет, кричит на нимф, бьет посуду и выращивает какое-то невиданное растение прямо в его спальне. Аид знает, что ей плохо здесь, в его мире, но не видит способа это изменить.

Впервые в жизни он не знает, что делать.

И он ничего не предпринимает. Ему тоже плохо, и теперь он делает то, что никогда себе раньше не позволял — ничего. Он откровенно пренебрегает своими обязанностями правителя, он даже не появляется в залах суда и не судит бесчисленные души умерших, — и, пожалуй, это и к лучшему, после его приговоров в тот, первый день, когда он по дурости попытался отвлечься привычным делом, даже подземные бледнели, а мертвые просились куда угодно, хоть сразу в Тартар, лишь бы не попадаться ему на глаза, — он срывается на тех, кто имеет глупость сунуться к нему с какой-нибудь просьбой, а потом, когда ему становится совсем тошно, достает отложенный было в сторону после войны шлем-хтоний и, скрывшись от чужих глаз, невидимым бесцельно бродит по самым темным закоулкам подземного мира. Аид и сам не знает, что именно он хочет там найти. Наверное, выход из сложившегося положения. Но никакого выхода нет, и винить в этом некого, кроме самого себя.

Он знает, что заслужил и ненависть, и презрение Персефоны. Вот только он не знает, как теперь с этим жить.

На берегу Стикса он оказывается точно так же, как и в любом другом уголке своего мира в те дни — совершенно случайно. Невидимый, Аид лежит в высокой траве, смотрит на низкие темные своды, заменяющие здесь небеса и машинально крутит в пальцах измятый стебелек асфоделя, а его сок горчит на языке, но не приносит ни забвения, ни облегчения. Забвение и облегчение — это для смертных, а не для таких как он.

Он даже не сразу замечает, что он теперь здесь не один. Персефона проходит мимо всего в нескольких шагах от него, спускается к реке и, опустив в воду ноги, замирает неповижно. И Аид замирает, глядя на нее во все глаза. Она изменилась. Это уже не та девочка, что, теперь уже кажется целую вечность назад смеялась, собирая с подружками-нимфами цветы на зеленом углу. Не та, что цеплялась за его плечи, когда увлекаемая квадригой колесница рухнула в темноту. Не та, что плакала и вырывалась из его рук в полумраке спальни. Подземный мир уже изменил ее, сделал похожей на мраморную статую — такую же холодную, неподвижную и безжизненную. Хотя нет, конечно, это сделал с ней не его мир. Это сделал с ней он сам.

По спине пробегает холодок, а в следующий миг раздается громкий всплеск и воздух наполняется смрадом. Аид молниеносно вскакивает на ноги. Раздумывать, откуда здесь взялась эта тварь и как она посмела забраться в священные воды, которыми клянутся бессмертные, времени нет. Чудовище нападает, играючи сминает слабые побеги, выращенные Персефоной, одна из пастей кидается на девушку. И мир послушно прогибается под его волей, пропускает, и он рывком выхватывает девушку из под удара. Защититься сам он уже не успевает: зубы твари впиваются в плечо. А в следующий миг воздух сгущается под пальцами, и в руке — привычная тяжесть двузубца. Аид бьет наугад, и тварь разжимает зубы, но прочие ее головы уже повсюду, нападают со всех сторон. Гидра слепа, ей не нужно видеть противника, так что невидимостью ее не обмануть. Она чует его, чует запах его крови и вновь пытается вонзить в него зубы. Аид отшвыривает ее назад в реку сильным ударом, но гидра снова поднимается, и тогда он взывает к самому миру, и мир отзывается, наполняет его своей силой, и вода вскипает под его рукой, заключает чудовище в огромную сферу... А потом раздается грохот, и сфера взрывается изнутри, разлетается мелкими осколками, а вместе с ней разлетается на мелкие кусочки и заключенное в нее чудовище...

Полуоглушенный, Аид с трудом поднимается на ноги, нетвердо ступает. Каждый шаг дается со все большим трудом; колени подгибаются, а перед глазами все плывет. Яд гидры смешивается с его кровью, бежит по жилам, забирает силы. До берега он кое-как добирается и бессильно опускается на землю, и только встретившись взглядом с Персефоной запоздало понимает, что потерял свой шлем в бою. Пару секунд он просто смотрит на нее, потом протягивает ей свое оружие рукоятью вперед.

— Держи. Если хочешь убить — бей в горло или в сердце. И поторопись, долго действие яда этой твари не продлится. Второго такого шанса у тебя не будет.

Смотреть в лицо своей судьбе невыносимо. Аид отводит взгляд, прикрывает глаза и просто ждет. Он не знает, что решит Персефона, но точно знает одно — он примет любое ее решение. Только у нее одной есть право его судить.

поделимся таким интимом в личке

в личку

[indent]Ванда полюбила Ваканду с самого первого взгляда, когда куинджет еще только принес ее после непродолжительного по времени, но не по ощущениям, заключения. Она не могла отвести глаз от открывающейся картинки через иллюминатор, когда технологический энергетический щит пропустил их внутрь. Она давно не видела столько сочной зелени, которая мирно бы сосуществовала среди высоток из большого количества стекла и бетона. Большие города всегда буквально пожирают оставшиеся уголки природы, вот только эта страна демонстрировала, что может быть иначе. Ванда мягко улыбается впервые за долгое время, упираясь лбом в прохладное стекло. Сидящий рядом Клинт слегка сжимает ее колено ладонью и что-то говорит, вот только ведьма не слышит, но улавливает его поднявшееся настроение, поэтому согласно кивает, продолжая разглядывать открывающийся пейзаж. К счастью, Бартону ответ и не требуется, его крайне удачно отвлекает в следующий момент Скотт, воодушевленно рассказывая что-то про свою дочь. Максимова не может не испытывать легкую грусть от своего одиночества в этом мире. Формально, конечно, у нее были отец и сестра, и если с Эриком они в определенный момент просто разошлись во взглядах на жизнь, то с Полярис найти общий язык и вовсе не получалось. К третьему году комы, надежда на то, что Пьетро из нее выйдет, непреодолимо гасла. Тогда Ванда еще не знала, что от встречи с проснувшимся братом ее отделяют жалкие полчаса, после которых она окончательно привяжется к этой стране.

[indent]Первые недели пролетели для близнецов как один миг. Максимова давно не чувствовала себя настолько живой и цельной. Ее брат, ее вторая половина, наконец, снова был рядом. Первые сутки после воссоединения они вообще отказывались выходить из отведенной им комнаты, и речь в основном идет о восстановлении потерянной эмоциональной связи и событий потерянных лет, пусть тогда они впервые перешагнули последнюю границу, окончательно расставив все точки и акценты в их отношениях. Постепенно близнецы вливались в дворцовую жизнь - то Шури требовалось провести над Пьетро очередные исследования, убеждаясь, что все в порядке, то Королю требовалась какая-то помощь на дальних границах страны или даже континента, и кто мог справиться лучше, чем Ртуть и Алая Ведьма, способная на воистину волшебные поступки?

[indent]Вопреки предрассудкам, ни Т'Чалла, ни его сестра не кичились своим положением, никак не демонстрируя свое превосходство над недавно прибывшими. Первым уехал Кэп, у которого были свои дела где-то в Восточной Европе, но он обещал чаще их навещать. Вслед за ним и Клинт со Скоттом, которым в свою очередь не терпелось воссоединиться со своими семьями. Ванда тогда долго обнимала их обоих, едва ли не плача и не желая расставаться с обоими. Лэнгу быстро удалось очаровать юную ведьму, показывая ей свои фокусы и вызывая лишь искренний смех и легкость, а Клинт еще со времен Соковии относился к немногим близким людям для Алой. Сэм ненадолго задержался в Ваканде, но в итоге и ему пришлось через какое-то время вернуться домой, когда шумиха вокруг их "Гражданской войны" немного поутихла. Лишь близнецы, с великодушного разрешения Т'Чаллы остались, ведь им возвращаться было некуда. Та жизнь, что была у Ванды в Нью-Йорке давно разрушена, как и их родная страна. Искать Эрика или присоединяться к школе Ксавье им также не хотелось. Конечно, они знали, что профессор их не выгонит, да и отец все-таки примет обратно, вот только близнецы, пожалуй, впервые почувствовали, что такое быть свободными и ни от кого не зависеть. Черная Пантера даже предлагал им покинуть дворец и поселиться где-нибудь в небольшой деревеньке, выделив им домик в уединении, но близнецы все же отказались. Они чувствовали себя обязанными Королю, хоть тот отнесся с пониманием к ситуации и ничего не требовал взамен, и настояли на своем предложении, ведь им было не трудно оказать посильную помощь с быстрой уборкой урожая или же с поднятием тяжестей. Способности Ванды в спокойной обстановке закрытой от всех страны стабилизировались, теперь ей не составляло никаких трудностей переместить предмет, превышающий ее собственный вес десятки раз с точностью до пары сантиметров. Их жизнь, наконец, пришла в некое подобие нормальности. И они готовы были защищать ее любой ценой.

[indent]- Шури, ты уверена? - Ванда хмурится на озвученное предложение принцессы, стоя возле девушки и рассматривая криокамеру с замороженным человеком в ней, но та лишь уверенно кивает в ответ. Максимова медленно скользит взглядом по запоминающимся чертам лица, по чуть впалым щекам, по высоким острым скулам, пухлым губам, отросшим волосам. Он красив. А потом ее взгляд цепляется за металлический остов левой руки, и брови сводятся к переносице. Про Зимнего Солдата в Г.И.Д.Р.А. слышали даже заключенные и подопытные, что уж говорить о телепате, который не умеет контролировать новообретённые силы. Максимова прокручивает в голову воспоминания, объединяющие ее с Зимним. У них тогда было мало радостей в Г.И.Д.Р.А. и одной из немногих был молчаливый, но отчего-то все равно родной, Солдат. Ведьма нервно щелкает пальцами, прокручивая на них тонкие серебряные ободки колец, которые ей неустанно откуда-то приносил Пьетро. Дочь Магнето кусает губы едва ли не до крови, упрямо пытаясь проникнуть как можно глубже в сознание Солдата, надеясь, что их прошлое стерто не до конца, но каждый раз спотыкается о непроницаемый барьер. Качает головой, встречая взгляд Шури, - Я так не могу, - чуть запинается, облизывая губы, - Не чувствую ничего, он словно.. - ведьма хмурится, сцепляет руки в замок, снова щелкает пальцы, - Не живой, - наконец, твердо произносит она, встречая пристальный взгляд темнокожей девушки, - Вытащи его, тогда я смогу ему помочь, - Шури кивает, приходя к тому же выводу, отдает несколько команд на родном языке своим подчиненным, сверяется со своим планшетом, прежде чем полностью вернуть свое внимание Ведьме. Ванда смущается и чувствует себя неловко от того, что приходится врать той, кому она стольким обязана, но понимает, что по-другому нельзя.
- Нужно несколько дней, чтобы вывести его из этого состояния безопасно, я дам тебе знать, - Ванда согласно кивает, ее глаза снова загораются красным, когда девушка делает очередную попытку пробиться в сознание Баки. Снова безуспешно. Леншерр ругается на немецком, который когда-то услышала от Эрика, вызывая у Шури легкий смешок, после кивает девушке и окончательно уходит, пытаясь найти брата. Ей нужен ее личный островок спокойствия в этом безумном мире. Рядом с Пьетро всегда было тихо, но при этом она всегда знала, о чем думает ее близнец.

[indent]Принцесса нашла ее через два дня, когда ведьма прогуливалась по дворцовому саду, вдыхая сладкий аромат цветов, наслаждаясь моментом покоя. К удивлению, последние дни были наполнены спокойствием, поэтому силы Ванды находились в равновесии. Брюнетка улыбается своей собеседнице, накрывает ее ладонь своей и слегка пожимает, внушая её легкую степень уверенности, но не переходя грань и не ломая ее волю, лишь дает почувствовать свою уверенность.
- Я готова попробовать. Приведи его сюда через час, - Шури кивает, сразу же удаляясь. Ванда предполагает, что ученой надо провести последние опыты над Солдатом, чтобы убедиться, что она сделала все возможное со своей стороны. Оставшееся до встречи время Ведьма тратит на медитацию, устроившись на скамейке в тени раскидистого дерева. Ее дыхание выравнивается, сердцебиение замедляется, а мысли становятся тише. Алый хаос, циркулирующий по ее венам, удается усмирить, но Ведьма надеется, что ей не придется его использовать сегодня. Тяжелые шаги, раздающиеся за спиной, заставляют сердце биться быстрее.

— Ты готова?
— Да.
— Если мы окажемся там порознь, никуда не ходи одна. Я найду тебя.
"Мы"?

Аментет пыталась открыть глаза, но сделать это отчего-то было очень трудно. Разом в ее мир ворвалось все то, чего не было на Полях Иалу. Ифе казалось, что она задыхается. На Полях Иалу можно было не дышать, а сейчас аментет не хватало воздуха. Она думала, что умрет. Как так может быть? Она только оказалась в мире живых и тут же умрет? Это было очень короткое путешествие.
"Я должна дышать!"
Из последних сил Ифе сделала вдох, и наконец-то открыла глаза. Легкие жгло огнем. Она закашлялась, прикрывая рот рукой и борясь со странными ощущениями, имя которым она не могла дать. На Полях Иалу аментет не чувствовала ничего, здесь же разом к ней вернулось все то, чего она прежде лишилась. И эти ощущения были не самыми приятными. Быть живой оказалось не так просто.
Ифе попыталась сесть, ощупала рукой поверхность около себя. Она сидела на земле, а в руках у нее был песок. Она вновь закашлялась, на глазах появились слезы.
— Я дышу, дышу, — пробормотала Ифе, чувствуя, как пальцы невольно сжимаются в кулак от нового приступа кашля. — Я действительно дышу! Я жива! Получилось!
Она делала вдох, один, второй. Дыхание становилось ровным, размеренным, кашель прекращался. Теперь аментет могла оглядеться, чтобы понять, где она находиться. Это было небольшое помещение, пол которого был устелен каменным плитами. На возвышении виднелся саркофаг. И только там, где сидела Ифе, была вырыта яма в песке.
"Я что, выбралась из этой ямы?" — Ифе этого не помнила, но первые секунды ее жизни не были такими приятными, как можно было предположить прежде. Она вспомнила, как только что задыхалась, и вздрогнула. Как же было трудно возвращаться! Особенно, если не понимаешь, что происходит вокруг. Такова была воля Осириса. Те души, что не дошли до его суда, но не имели грехов, становились аментет. Они лишались воспоминаний, чувств, сомнений, и были лишь слугами, которые выполняли все приказы маа-херу. Теперь же Ифе вновь начинала чувствовать всего то, чего была лишена по воле богов.
"Почему я не стала маа-херу? Почему не дошла до суда?" — Раньше, на Полях Иалу такие мысли аментет не тревожили. Теперь же у нее в голове было столько вопросов. Она огляделась. Должно быть, это был какой-то храм. Значит, находиться здесь долго было нельзя. Рано или поздно сюда нагрянут жрицы. Ифе заставила себя встать. Ноги не слушались, голова кружилась, но аментет заставила себя идти вперед.
— Надо идти, идти, — говорила себе Ифе. Наконец-то аментет поняла, что находится она не в храме, а гробнице. От этого стало не по себе. — Неужели я была закопана здесь?
Мысль была странная, пугающая. Ифе решила не оглядываться и как можно скорее убраться отсюда. Ей было не по себе. В коридорах гробницы было темно. На какое-то время это дезориентировало ее. Она испугалась, что может сама не найти выход. Коридор уходил куда-то вглубь и наверняка разветвлялся. Ифе мало что знала о гробницах, но среди маа-херу были жрецы, которые иногда пытались с ней разговаривать, не понимания, что аментет не могут составлять какого-то мнения о своих собеседниках, но информацию Ифе запоминала.
— Выход должен быть где-то недалеко. Вряд ли это гробница фараона, не такая она и большая, — спустя какое-то время Ифе увидела свет. К счастью, в коридорах никто не встретился. — Но гробница все равно не бедная. Здесь похоронен кто-то из дворца? — Продолжала рассуждать Ифе, не осознавая, что кто-то может ее услышать. Но в этот раз боги были благосклонны к ней, и вскоре аментет дошла до выхода из гробницы, который никем не охранялся. На пороге она остановилась. Солнце на мгновение ослепило ее. Солнце, настоящее солнце! Ифе почувствовала, как по щекам потекли слезы. Там, на Полях Иалу была лишь иллюзия солнца. Настоящее солнце не нужно было маа-херу. Сейчас же Ифе видела его словно впервые. Когда-то она была живой, и это солнце ей казалось чем-то обычном. Теперь же все было совсем по-другому.
Ифе пошла прочь от гробницы. Внимания на нее никто не обращал, в этой части года было не многолюдно, но все были заняты своими делами. Ифе старалась не вглядываться в их лица, чтобы не привлекать излишнего внимания. Ей нужно было просто найти Кейфла. Хотя слово "просто" казалось ей очень размытым. Не так-то и просто.
Вскоре Ифе поняла, что людей становится больше. Слышались крики продавцов, недовольные голоса покупателей. Рядом с Ифе пробегали босоногие дети. Это рынок? Она огляделась. Действительно, она оказалась на рынке. То тут, то там появлялись лавки торговцев, их становилось все больше. Аментет во все глаза смотрела на красивые ткани, что свисали из лавок.

Прошло уже почти три недели с того момента, когда я убила Темперанс, а вместе с тем разбила своё сердце на тысячи осколков, которые, я уверена, никогда не смогу снова собрать воедино и снова стать цельной. Спасла родной город от разрушения, хоть на какой-то момент какая-то эгоистичная часть меня взяла контроль над моим телом, отводя занесенную руку с топором, ведь я так много времени провела, смотря на Эйса со стороны, не решаясь признаться ему в своих чувствах, а потом он просто выбил почву у меня из-под ног, сказав, что я ему тоже нравлюсь. Моё сердце, и так слишком израненное, готово было хвататься даже за малейший шанс того, что мы можем быть вместе, и что вместе мы со всем справимся. Но крики отчаявшихся жителей города, землетрясение, которое едва ли не сбивало с ног, замогильный рокот из-под земли - я бы не пережила, если бы кто-то погиб из-за моего эгоистичного желания быть счастливой. Стоило мне увидеть масштабы происходящего, я просто не могла поступить иначе. В конце концов, героиня я бухты Мечехвоста или кто? Горечь подкатывает к горлу, потому что ответ мне известен. Нет, ни черта я не героиня. Но тем не менее, я не могу позволить разрушить свой город. Темперанс уже заканчивала своё заклинание, когда топор слишком легко вошёл между её лопаток. Как нож в масло комнатной температуры, мелькнула несколько безумная и совершенно неуместная мысль, пока я смотрела в широко раскрытые глаза той, которая разрушила десятки жизней, ради своей безумной идеи. На её лице отражалось искреннее удивление, она не верила, что я действительно откажусь от собственного счастья ради всеобщего блага. Не верила, потому что сама никогда бы так не поступила, слишком эгоистичная в своих желаниях. Он твердила мне, что мы похожи, и я доказала ей, что она ошибается.

К сожалению, её смерть означала, что я обречена провести остаток жизни в одиночестве. Я видела мотылька, который слетел с её губ с последним выдохом, и тут же растворился в воздухе, оставив после себя лишь пыльцу, вынудившую меня чихнуть. Она не блефовала, когда угрожала мне. Проклятие Хадсон вступило в свою силу. И подозреваю, оно относилось к тому типу, которое снять может лишь наложивший. Вот только теперь мне больше некого шантажировать. Моя древняя прабабка училась на своих ошибках. Один раз мы её уже обыграли, когда передали мне проклятье с детей из центра Ника, второй раз на те же грабли Темперанс не наступит. А это значит, что мы с Эйсом обреченные возлюбленные, я не могу даже рассказать ему про то, что мы прокляты, потому что не знаю, как отреагируют чары. Проклятие на детей активировалось, стоило Бесс самой догадаться о том, что с детьми что-то не так. Я не могу допустить, чтобы с Эйсом что-то случилось, я этого в прямом смысле не переживу. Мне остаётся только надеяться, что.. мы оба с ним научимся жить дальше друг без друга. Может быть даже найдём других партнёров в жизни, создадим семьи, обзаведёмся детьми.. Будем жить, как все нормальные люди. Сможем отпустить друг друга. Ради нашего общего блага.

Я позволила своей пра-пра-пра-сколько-то-там-прабабушке обвести меня вокруг пальца. Глупо, конечно, соперничать с почти двухсотлетней ведьмой, но я оказалась настолько слепа, настолько наивна, что не только поверила её слезливой истории поначалу, а ещё всеми силами пыталась помочь добиться её полного разрушения мира. Мне следовало больше доверять своим глазам и интуиции, прислушиваться к тому, что было написано в древних летописях. Почему, ну Господи, почему я поверила тому, что показывала мне Темперанс в видениях. Ведь женщины в белом всегда, в-с-е-г-д-а, чёрт возьми, были на стороне добра. Они столько раз нам помогали, подсказывали, как следует поступить, они всегда стояли на защите бухты Мечехвоста, они изгнали Темперанс, составили заклятие, которое не позволяло ей проникнуть за границу защитного барьера, а мы буквально принесли ей всё, что ей было нужно на блюдечке - мою кровь, которая не только вернула ей молодость, но и позволила разрушить заклинание, чем запустила череду лавинообразных событий, которые привели нас к конечной точке - вратам, которые безумная ведьма хотела разрушить, ведомая лишь жаждой власти. И я едва не позволила ей это. Мне хотелось умереть. Ведь, если бы не я, Темперанс еще нескоро бы смогла проникнуть в город, а к тому моменту, члены Исторического общества может быть взрастили новое поколение женщин в белом, которые смогли бы ей противостоять. Которые не были бы такими слабыми, как я.

Тяжело вздыхаю, бросая короткий взгляд на часы. Сделанного не воротишь, приходится иметь дело с той реальностью, которую я наворотила. Мне успешно удавалось избегать Эйса вот уже почти две недели, первое время мы все вместе помогали восстанавливать город, поэтому против моей воли вынуждены были проводить вместе какое-то время. Я с трудом удерживала на лице отстраненное выражение лица, словно это не мне хотелось броситься ему на шею, зацеловывая его лицо, бесконечно извиняясь за своё поведение. Я хотела, чтобы он жил, даже если без меня в своей жизни. Но время беспощадно, пролетали дни, город восстановился, люди снова улыбались, Райан был жив [помня насланное Темперанс видение, я вытащила из шеи.. папы осколок топора, который случайно в неё отлетел], казалось бы, всё хорошо, можно расслабиться.

Но у меня не получалось. Всё моё нутро тянулось к Эйсу, скучало по нему, хотело видеть его каждый день, касаться его, просто быть рядом. На моё счастье, вызывая у меня неимоверную гордость, он устроился в морг помощником патологоанатома. Я не думала о том, что его должность может быть весьма удобной для меня, ведь Коннор уже пару раз озвучил нам, что он последний раз оказывает нам услугу. Нет, я просто была рада за Эйса, ведь видела, как он буквально светился, приходя и уходя с работы. Не то, чтобы я специально за ним следила, так складывались обстоятельства, что я пару раз оказывалась около здания морга по своим собственным делам. В конце концов, основать собственное детективное агентство не так уж и просто.

Звук мотора, остановившийся на моей подъездной площадке, вырывает меня из гнетущих мыслей. Наконец-то, Бесс как всегда опаздывает. Встряхиваю волосами, накидывая на плечи пальто, после повязывая поверх теплый шарф. Карсон уже весь мозг мне выел, что я недостаточно тепло одеваюсь и скоро слягу с простудой. Мысленно закатывая глаза, поправляю шарф, высвобождая из-под него волосы, опуская голову, одновременно открывая дверь, еще до того, как Марвин успевает постучать. Вот только в поле моего зрения появляются вовсе не элегантные полусапожки, которые предпочитает подруга. Тяжело сглатываю, пряча половину лица в шарфе, мысленно благодаря отца за нотации. У меня есть секунды, чтобы вернуть своему лицу привычную отстранённую маску. Я совсем не ожидала увидеть Эйса так скоро.

Богам клянусь, Бесс, я убью тебя.

- Привет, Бесс, - срывается с моих губ тупая шутка, заставляя меня с силой прикусить щеку изнутри, чтобы заставить себя замолчать. Стараюсь не пялиться на него, хоть и очень рада снова видеть его. Я ведь действительно соскучилась. Он - один из моих лучших друзей, поэтому я не могу не ощущать его недостаток в своей жизни. Натягиваю улыбку, поправляя на плече сумку. - Привет, - выхожу из дома, закрывая дверь, стараясь скрыть, как трясутся мои руки, - Она рассказала тебе, в чем дело? - стараюсь сразу включить режим серьезного детектива Нэнси Дрю, направляясь к Флоренс, один взгляд на которую почему-то заставляет моё сердце затрепетать. Стараюсь не думать о том, что нам предстоит провести в замкнутом ограниченном пространстве неопределенное количество времени. В конце концов, это мое первое официальное дело. Не хочется публично опозориться. Тем более не хочется расклеиться перед ним.

[indent]  — К нам скоро прибудет дочь Даэлина Праудмура. — Торжественно заявил Антонидас, на совете Шести. — Нужно её по особенному встретить юную леди. Какие будут предложения?

[indent]  — Можно устроить бал в честь её прибытия. — Произнес кто-то  из собравшихся здесь архимагов. Кто именно выдал эту «замечательную идею», Кель не сразу понял. Огненный волшебник был поглощен вестями из Кель'Таласа, и слушал собравшихся в пол уха.

[indent]  — Ага... — Проворчал эльфийский принц уставившийся в одну точку. — А потом, опасаться каждого слизняка, боясь наступить на дочь великого героя Второй Войны. — После этой фразы, в помещении повисла пауза. Солнечный Скиталец почувствовал взгляды обращенные к нему и только сейчас осознал, что свои мысли он высказал вслух. — После торжественного приёма, мы обратим нежелательное внимание к юной леди. Её сверстники начнуть её доставать, всякой ерундой. Сразу появятся завистники и завистницы, которые будут считать, что она не достойна такого внимания. В чём-то они будут правы, мы её собираемся встречать, как дочь героя войны, а не как Джайну. Дайте возможностью юной леди проявить себя, освоиться, завести друзей. — Архимаги смотрели на эльфийского принца несколько озадаченно. Дело было не в том, что они не согласны с высказыванием эльфийского принца, а скорее были удивлены его настроению. Обычно Кель'тас, был улыбчивы и учтивым, не зря же его народ называл — Белоре (что на языке высших эльфов значит — солнце). Однако, сегодня маг получил весть о том, что, врата в мир орков закрыты. Все, кто на тот момент были в Запределье, так и останутся там. Оставалось только надеяться, что их друзья, знакомые и близкие, всё ещё живы.

☆☆☆

[indent]  Кель'тас с любопытством наблюдал за дочерью Даэлина Праудмура, с того самого дня, как она впервые переступила порог магической академии. Интерес ахримага к юной особе был основан не на её происхождении, а на магическом потенциале будущей волшебницы. В столь юном возрасте, у леди Праудмур было открыто несколько магических потоков, что удивительно для столь юной особы. С первого дня обучения, Джайна показывала невероятные результаты для начинающей волшебницы. Такого искусства магии не все достигают и на втором курсе. А ведь, когда Солнечный Скиталец впервой услышал о прибытии леди Праудмур, он со скептицизмом подошел к этой новости. Волшебник не слышал, чтобы кто-то из рода Праудмуров был магом. Поэтому, он был уверен, что девушка сюда приехала ненадолго. Однако он ошибся, приятно ошибся. И судя потому, как за дочерью Даэлина Праудмура наблюдал Антонидос, он так же, как и эльфийский принц, возлагал на неё большие надежды. Припоминая то заседания совета Шести, Кель понял, что именно Антонидос уговорил адмирала Даэлина Праудмура отправить на обучение Джайну в Даларан, где она получит должное внимание к её способностям.

☆☆☆

[indent] Джайна была красивой девочкой, со временем превращающеюся очаровательную леди. Огненный волшебник, не заметил, как пламя наставнической любви и заботы, заполыхало новыми красками. Теми самыми красками, которыми никогда не должно было засиять. Сердце волшебника тревожно колотилось, когда дочь адмирала находилась поблизости. Эльф тут же терял в себе уверенность, которой всегда обладал. Леди Праудмур постепенно захватила мысли архимага, вытеснив почти все. По правде говоря, Волшебник, даже меньше появлялся на своей родине, только потому, что вдали от своей милой ученицы, он начинал безмерно тосковать по ней.

[indent] Кель'тас ругал себя, проклинал, постоянно напоминая о том, что он её намного старше. Кель, так же говорил себе, что король Анастериан, едва ли одобрит его выбор. Эльфийский король не особо любил людей, хотя они ни раз выручали кель'дорай. Однако выгнать девушку из сердца, казалось невозможным. Сердце упрямо твердило в ответ: «любви все возрасты покорны». Солнечный Скиталец несмотря на попытки выгнать девушку из головы, продолжал мечтать о ней. Кель даже кидал золотые монетки в фонтан Даларана, наивно надеясь, что однажды его мечта сбудется, и они будут вместе… ведь он так хотел понравиться ей, вопреки всему.

☆☆☆

[indent] К сожалению талант Джайны по большей части был связан с магией льда, а не огня. Так, сказать, не совсем профиль Келя. Архимаг, хоть и был талантливым волшебником (в том числе и магом льда). Однако, как наставник, ей больше подходил Антанидос - архимаг льда. Принц Кель'Таласа не хотел настаивать на своей кандидатуре, лишь потому, что желал лишь лучшего для девушки. Хотя перспектива возразить и предложить свою кандидатуру в качестве наставника - была очень соблазнительна.

[indent] Стремление Джайны к знаниям, всегда вдохновляло Кель'таса. Конечно Солнечный Скиталец не смог отказать своей ученицы в знаниях, несмотря на то, что она почти у него более не обучалась. Леди Праудмур стоило только попросить, и вот уже эльфийский принц стряхивает небольшой слой пыли с древнего фолианта магии огня. Кажется, тот фолиант написал его еще прапрадедушка, который отправился через океан отстаивая своё право колдовать.

[indent] — Сегодня я ей признаюсь. — Обещает сам себе эльфийский принц, и почему-то сам не верит в свою клятву. Если бы всякий раз, когда волшебник себе это обещал, он реально делал, то чуть ли не ежедневно Джайна слышала бы от него признание в любви. Все же не так просто признаться, когда к тому же сам себя осуждаешь за чувства.

[indent] Волшебник перевел дыхание, и направился на поиски своей ученицы, благо, он знай где её можно искать. Архимаг знал, о всех её любимых местах, так что нужно было всего лишь их обойти. А это, благо не самый большой список. Непогода тоже помогала, исключая живописные места на свежем воздухе.

[indent] Зайдя в библиотеку, волшебник почти сразу пошел по направлению к залу, где читала Джайна. Он бы сказал, что его сердце вело, если бы не постеснялся признаться в своих чувствах. Но к сожалению, это если и случиться, то тоже не сегодня. На деле, он просто знал любимый читальный зал дочери адмирала.

[indent] Объятый магическим пламенем фолиант, не хотел гаснуть, напротив расширялось, готовясь поглотить библиотеку со всеми её знаниями. Пламя – коварный элемент. А магическое пламя и того хуже, его не так просто потушить.  Благо для такого волшебника, как Кель'тас, это не составляло уж очень большой проблемы. За плечами Солнечного Скитальца большой опыт и лучшие учителя. Архимаг резко вытянул правую руку вперед, читая заклинания, после чего так сжал ладонь в кулак и вместе с этим пламя угасло. Почему-то он не сомневался, что за книга только что сгорела у него на глазах. Кель подскочил к Джайне, всерьёз переживая за её здоровье. 

[indent]  — Ты в порядке? Не обожглась? — Не дожидаясь ответа, эльфийский принц тут же принялся осматривать волшебницу.