гулкий отзвук волнением воздуха под сметенным настом — он идет по низкой алости ковра, как по льду, и то, что вызывает восторг у других, раскладывается под обувью натянутым нервом, влажно блестящим под софитами свежей, растянутой раной под оглушающие яркостью вспышки, за которыми искусственные жесты, над которыми зеркальные взгляды, и он улыбается, будто так и надо, будто все правильно, будто у него нет внутри той взволнованной пустоты с отзвуком подледным, где гуляет закрадывающийся в трещины ветер, наносящий мелкие ледяные щепки в то, что могло бы стать его спокойствием.